"УРОД
- А это чья могила? - спросил я. Мы стояли на кладбище, и мой взгляд случайно упал на соседнюю, неприглядную, без оградки и памятника, могилу. На грубом кресте - ни фамилии, ни имени. Пал Саныч вздрогнул и произнес:
- Урода.
- Зачем так о мертвом? - сказал я.
- Это его имя, - сказал старик. Видя мое удивление, он, не торопясь, и даже с торжественностью вытащил папиросу и закурил.
- Имя? - удивился я.
- Да, имя. Настоящего имени никто не знает. Написали, как есть. Было, - поправился Пал Саныч, выдыхая струю сизого дыма.
- Так он не мокеевский?
- Он бомж был.
- А-а, понятно, - протянул я.
- Ничего тебе не понятно! - неожиданно вспылил Пал Саныч. - По-твоему: если бомж, так и слова хорошего не стоит?
- Ну, этого я не говорил.
- Попробовал бы сказать!
Я увидел, что Саныч разволновался. Отчаянно пыхтя папиросой, он шагнул к могиле бомжа и, оглядевшись, сорвал несколько полевых цветов, растущих здесь повсюду. Пал Саныч положил цветы на могилу, бросил папиросу под ноги и достал новую. Только что, стоя на могиле жены, умершей пять лет назад от рака, он был абсолютно спокоен. Тоже положил цветы, выдернул несколько сорняков, проникших за оградку и, если б не мой вопрос, думаю, мы бы давно ушли с кладбища...
- Ты ведь любишь истории слушать, - сказал Пал Саныч. - Могу рассказать.
- О бомже? - спросил я, стараясь скрыть усмешку, но Саныча было не провести.
- О человеке, - с укором сказал он. Через пятнадцать минут мы сидели у него и пили водку.
Помянув жену, Пал Саныч посмотрел на меня удивительно ясными, несмотря на выпитый стакан, глазами и сказал:
- Ну, послушаешь?
- Давай, - слегка заплетавшимся языком ответил я, видя, что ему хочется о чем-то рассказать. Пусть говорит. Не все ли равно, о чем трепаться за бутылкой?
- Я не припомню, когда он появился в Мокеевке, - начал старик. - Говорят, вроде в позапрошлом апреле, но точно никто не скажет. Кому какое дело до бомжа? Уже тогда в Болотном уже лет десять никто не жил. Дома заколочены. Дорога травой заросла. Все, что пригодится в хозяйстве, растащили. И, представь: приходит от-туда человек. Здоровый детина, только хромой и лицо изуродовано. Глаза нет. Так кличка и приклеилась: Урод. Некоторые Кривым звали.
- А в глаза как называли?
- А в глаза никак, - ответил Пал Саныч. - Он не назывался. Я ж говорил.
Поселился он в Болотном, в сарае. Мы думали: воровать начнет - а нет! Ни-когда чужого не брал. Участковый наш, Степаныч, само собой, пришел, провел беседу, как водится, да ни черта не узнал. А если и узнал, нам не сказал. Документов у пришлого тоже не было, но Степаныч не стал его забирать. Потом он сказал, почему. Урод с войны пришел, а у Степаныча там сын погиб.
Пал Саныч снова закурил.
- Кроме документов, придраться не к чему. Статью за тунеядство отменили... - Пал Саныч усмехнулся и подмигнул:
- Думаю, единственное здравомыслящее решение нашего правительства. И то сделали под себя...
Я усмехнулся.
- Урод жил сам по себе, - продолжил он, окутавшись терпким сизым дымом. - Чем он жил - никто не знал. Впрочем, наши голову над этим не ломали - своих забот хватало, а Урод вел себя тихо. Что он есть, что его нет... Почему жил в сарае, когда в Болотном десяток брошенных домов? Не знаю. Но догадываюсь. У нас многие считали его дурачком, контуженным на голову. Потому что человек жил, как душа хотела. За глаза идиотом звали, а услугами не гнушались. Я помню, даже очередь образовывалась. Ведь он никому не отказывал, а денег не брал. Вот и использовали его, как батрака, работал Урод не за деньги, за еду.
Как-то и мне помощь потребовалась. Крышу надо было подновить, а я ногу сломал. Ну, что делать? Пошел к нему. Он помог, а денег не взял. Я ему сую, а он посмотрел на них как на... туалетную бумагу, понимаешь? И говорит:
- На что они мне? Капусты лучше дай.
Ни у кого он денег не брал. Сначала все смеялись, пальцами у виска крутили, а потом смотрю: уважать стали. Знаешь почему?
- Потому что добрый, - предположил я.
- Нет. Потому что все в нашем мире продается, ты сам всю жизнь продаешься за эти бумажки. А он - нет!
Возразить было нечего. Пал Саныч еще выпил, закусил огурцом и продолжил:
- Урод любил животных. Ребятишки к нему бегали, чуяли, видно, добрую душу. Мы поначалу боялись. Мало ли что. Бомж все-таки, кто он, откуда, кто его знает... Запрещали. Следили. А потом как-то все успокоилось, и все знали: ничего с детьми не случится, наоборот, Урод не обидит и другим не даст. Дети, знаешь, чувствуют...
Вот так он и жил до прошлого года. Урода всякий в округе знал, а как имя его настоящее, он никому так и не сказал.
Потом он собаку завел, приблудную, потом лошадь кто-то из села ему отдал. Старая была, работать не могла, а кормить даром не хотели. Вот и отвели к Уроду, а он и взял. Кормил ее, мыл, ребятишек катал. А после и вовсе чудо: ворону пригрел. Нашел, говорят, в лесу, то ли больную, то ли раненую, выходил, а она возьми да у него останься. Не улетела! Я даже не верил, пока сам не увидел...
- Вот ведь как бывает, - прервал рассказ Пал Саныч. - Живет человек, никого не трогает, хорошо живет, правильно, людям на радость. Почему же всегда какая-то дрянь появляется, чтобы человеку жизнь испортить?
Он с силой стукнул пустым стаканом по столу. Я не знал, что сказать, но ситуация была классической.
- Решили в Болотном коттеджи строить. Какие-то бизнесмены явились, черт знает откуда. Место им понравилось, озеро рядом, лес, вот и решили строить. Ну, дело, может, и неплохое - строить. Пускай бы и строили...
Дальше продолжал он с какой-то задумчивостью, от злобы не осталось следа.
- Сарай, где Урод жил, на отшибе стоял, стройке не мешал. Но все равно эти на него косились...
Я не понял, кто "эти", но переспрашивать не стал, думая, что потом все прояснится.
- Решили они Болотное совсем снести. А на ее месте еще и гостиницу для туристов строить. А Урода